ЛуганскИнформЦентр продолжает публиковать рассказы, рожденные в горниле специальной военной операции. Ранее ЛИЦ уже представлял произведение из книги «Хроники Двенадцатого бата» бойца ополчения и СВО (2015-2023), соцкоординатора фонда «Защитники Отечества» в ЛНР Андрея Огилько. Сегодня публикуем его новый рассказ.
«Немного о стирке и минометах»
«Стояние в посадке» перестало быть томным, когда солнышко пригрело, наконец, уже по-весеннему. Мы с Цыганом и Пушкиным даже соорудили в самой гуще леска некий гибрид пещеры и шалаша. И спать вполне. И костерок можно развести, зная, что дым рассеется в кронах. Яцык с Лесником продавливали Житловку, и от газовой хохлы почти уже отцепились. Мы и Моцарт потихоньку кошмарили позиции укров на свинарнике, держали небо и мечтали отловить-таки неуловимых «партизанов».
Хреново было только с водой. Запасы стремительно таяли, Пушкин орал за каждую кружку. Закончились чистые трусы и носки и, если б не (слава Цыгану, слава Цыгану!) гигантские запасы влажных салфеток, мы воняли бы уже, как стая перепуганных скунсов. Пока фигачил дождь, с водой было попроще. Собирали, фильтровали через новые (слава Цыгану!) носки, кидали обеззараживающие таблетки и ничего, пили.
— Док, выйди к обочине с кем-нибудь.
Моцарт. Рано утром уехал с Комсомольцем на совещание. Что-то, видимо, отжал у Елки или Печени и привез нам.
— Цыган, айда.
«Буханка» Комсомольца резко тормозит возле места, где мы с лишенцем ныкаемся под ветвями.
— Забирайте. Парни! Быстро!
Из машины вылетает клетчатый баул, а за ним — да ладно! — два бочонка с ручками. Вода, водичка, спасение наше! Наш кофе и, может быть, даже суп, а?! И чистые трусы с носками. О, великий Моцарт, славься в веках!
В одном бочонке литров шестьдесят, второй вполовину меньше. Я хитрый, эгоистичный и вообще, командир я или где? Потому, большую бочку берем вдвоем, а остальную ношу распределяем несправедливо: мне — баул, Цыгану — вторая бочка в свободную руку. Понятно, что уже к середине пути Цыган начинает ныть и жаловаться. Понятно, что, повыделывавшись, из вредности, я меняюсь с ним, но главное — у нас теперь есть вода!
— Пушкин, тридцатку забирай, — кричу, — и там, в бауле, Моцарт тебе «холодную сварку» прислал. Может, получится хоть временно дырку заделать?
— О, классно! — цветет Пушкин. — Заделаем, ага. Я у Елки давно просил.
— Кофе, Док? — орет сияющий Цыган.
— Вари, — киваю, — прямо литр вари! И это, Цыганище, давай у шалаша костерок зафеячим. И на стирку воды нагреем.
— Я разожгу, — Пушкин хватает из кузова треногу с котелком, — а вы… Парни, давайте хоть лапши китайской заварим, а? Супа горячего пипец, как охота.
— Будет тебе суп, — ржу, — иди, разжигай.
И был кофе, горячий, крепкий, и много. И был суп китайский, но с домашней кроличьей тушенкой. И была стирка… Все свои «репела», как Цыган зовет не только белье, но вообще все шмотки, развесили на протянутой между ветками веревке (ее не хватило) и на самой ЗУ-шке, прямо на стволах. Ка-а-айф! Вот что еще надо солдату, кроме осознания, что через час он вымытыми ногами залезет в чистые сухие носки. Кстати, что надо, что надо? Кофе еще надо! Варим? Варим.
И ровно тогда, когда я с кружкой горячего кофе развалился в кресле стрелка, с умилением разглядывая висящие на стволах носки с трусьями, по нам отработали из АГСа. АГС — это такая штука, похожая на кузнечика с хоботком. Калибром 40 миллиметров, стреляет очередями, запуская по навесной траектории вот эти 40-миллиметровые бомбочки. А бомбочек тех в «улитке» — дискообразной обойме — аж 30 штук. И вот сейчас, эта сволочь все 30 штук в нашем направлении и выплюнула.
Я, понятно, все то, что выше рассказал, сообразил не сразу. Просто — грохот разрыва рядом, потом еще, еще. Отдельным контекстом слышно, как с сухим свистом и тупым стуком, осколки секут деревья. С первым же разрывом я с воплем «Ложись!», коршуном сизокрылым слетел с кресла, грянулся оземь (больно), в смысле, об пол кузова, обернулся во мгновение ужиком синепузым и шустро уполз прятаться за усиленный борт. Былинный богатырь-трансформер Вольга прямо.
Падая, успел углядеть, как Пушкин обернулся зайчиком резвым и с места скаканул за ближайшее дерево. А Цыган… Цыган у нас отдельная песня, экзотическая, матерная. Быть Цыгану теперь кенгурой — дивным зверем заморским. Ибо, как и реальная кенгура, Цыган без сумки непредставим. Я аж голову над бортом высунул выше положенного, наблюдая, как это диво заморское прыжками несется к деревьям с котелком в одной руке и литром кофе в другой. Короче, если Цыгану когда-нибудь пожалуют дворянский титул, у меня уже готов макет герба. Скачущий по зеленому полю кенгуру, с клетчатым китайским баулом в лапах. И девиз: «Док, нам это пригодится». Будет время, попрошу кого-нибудь перевести на латынь.
Пытаюсь понять, адресно нас накрыли или, как обычно, «чешут» посадку наудачу. То, что хохлы знают о нашем в ней присутствии — факт. Спалить стоянку не должны были, с маскировкой у нас полный порядок. И ВОГи да, ложатся далековато — 50-100 метров от нас.
Затихло вроде. Разворачиваю обратно прижатые к голове уши, осматриваюсь. Пацаны в порядке, Цыган вон, даже пожрать-попить с собой уволок. Пушкин из-за дерева выскочил и сразу к машине, осматривать, не пробило ли еще чего, кроме только что залепленного радиатора. И тут — короткий свист долета, и в 30 метрах от нас плюхается первая мина.
— В машину все! — ору.
Движок грели недавно, поэтому Пушкин срывается с места сразу. Я уже успел перепрыгнуть к нему в кабину, а Цыган, чуть не на ходу, кузнечиком взлетел в кузов, угнездился в кресле.
— Куда? — коротко оборачивается ко мне Пушкин.
— Давай направо! Там под деревьями пройдем, и сразу вниз!
Еще одна мина, почти в нашу стоянку. Потом еще, сильно правее и ближе к нам. Урал выписывает по лесополке невероятные кренделя. По-моему, какое-то время мы даже ехали на двух колесах, но это не точно. Сижу враспор, держусь за поручень и ору.
— Саша, не гони так! Саша, аккуратнее! Саша, ты нас быстрее укропов угробишь!
Саша на меня ноль внимания, петляет дальше. И через все это, я с легким обалдением слышу из кузова дикое ржание Цыгана. Смех такой, что на грани истерики, со всхлипами и завываниями.
— Чего ржешь, придурок? — орет Пушкин в открытое окно кабины.
Придурок не отвечает, закатывается там. Нам дико интересно, но дико некогда. Наконец, дав круга почти через всю посадку, вламываемся сквозь кусты на площадку, которую раньше уже отметили, как дублирующую. Фух, свалили. И минометы молчат, уже минут десять.
— Чего ржешь, лишенец? — выскакиваю из кабины, глянуть на причину Цыганьей истерики.
Лишенец, с красной рожей и дорожками от слез на щеках, тычет пальцем в орудие и снова заходится воем со всхлипами.
А-а-а, блиннн! Когда мы стартанули, оба ствола ЗУ-шки и вообще, все пригодные поверхности, были завешены нашими трусьями и носками, на манер новогодней елочки. Сейчас на ней сиротливо болтается особо цепкий носок и двое трусов, чудом зацепившихся за какие-то торчащие болты. Представляю, какое зрелище было, когда наши бебехи на ходу феерично разлетались по лесу.
— Это… это ви-и-идеть на-адо-о было! — продолжает заливаться Цыган.
Да чего уж. Мы с Пушкиным, хоть и не видели, стоим и ржем, как два дебила. Оторжавшись, утираю слезы и серьезным тоном говорю.
— Ладно, Гретель, пошли теперь по лесу, хлебные крошки собирать.
— Чего собирать? — не понял Цыган.
Эх, мало тебе в детстве сказок читали.
— Трусы, говорю, на мне последние. И носки тоже. А ходить без оных я категорически отказываюсь. Так что, бери корзиночку и пошли в лес грибы-носковники собирать.
