О свой непростой судьбе, добровольном выборе и службе в штурмовом подразделении, тяжелом бое, где он несколько раз должен был быть убитым, но выжил и вышел к своим вопреки ранениям и обстоятельствам, ЛуганскИнформЦентру рассказывает ветеран СВО Евгений Руднев.
ЧЕЛОВЕК С ПРОШЛЫМ
Наполненная адреналином жизнь, сложные перипетии судьбы достаточно серьезно меняют человека. Причем не только внутренне, но даже и внешне. Пережитое необъяснимым образом высвечивается у него во взгляде. Недаром кинематографисты называют такой типаж «человек с прошлым» — глаза ветерана сложно спутать с любыми другими.
Человека, ожидавшего меня у центрального входа торгового центра «Южноград», я узнал еще на подходе. Он тоже — сразу пойдя мне на встречу, аккуратно опираясь на костыль с локтевым упором.
История жизни проста и, к сожалению, обыденна. Уроженец Веселой горы, что на Славяносербщине, жил в Луганске, трудясь на рабочих специальностях — сварщик, строитель. Потом по глупости совершил тяжкое преступление и сел на долгие 13,5 лет.
«Успел отсидеть 11,5, а потом подал заявление в „шторма“ (штурмовые подразделения, формируемые зачастую из бывших заключенных — все примечания ЛИЦ)», — вспоминает Евгений.
Как выяснилось из разговора, он мог бы вскоре выйти и по УДО (условно-досрочное освобождение), но решил искупить вину на поле боя. У него это получилось: рядовой боец штурмового подразделения, что называется — «смыл кровью» свою судимость. На сегодня она снята. Но оказалось, что это была не самая главная мотивация.
«Считаю, что Россия — моя Родина. Надо идти воевать, а как иначе?! Мало таких, я смотрю, кто хочет идти воевать. Тем более, в такое подразделение, как „шторма“. Потому, что нос к носу ты встречаешься с фашистами, с врагом. Ты его видишь, ты его должен брать в плен либо убивать. У тебя задача такая. И ты своего врага видишь постоянно — накоротке работаем», — рассказывает он.
Через месяц оформили документы. Заключил контракт. Отправили на учебный полигон. Оттуда — на боевые.
МИХАЙЛОВСКИЕ ДАЧИ
Работало его подразделение на Донецком направлении, Михайловские дачи.
«Мы отбили эти дачи у ВСУ. Новомихайловка уже была под нами. Но они все равно доставали минометами и „птичками“, в смысле — различными дронами. Они были буквально в километре от нас, и нам надо было их сбить с этих позиций. И вот мы идем на задачу. Просачиваемся сквозь посадки, занимаем позиции, ищем место, где нам надо закрепиться. Потому что очень много у них „птичек“, очень много, и нам тяжело, да. Нам тяжело днем, а ночью нам вообще там лучше не высовываться, потому что гарантированно станешь 200-м (убитым). Мертвый получишься сразу. Ночные у них „птички“ с тепловизорами, и их просто очень много. Еще и „баба яга“ (тяжелый украинский сельскохозяйственный гексакоптер, несущий до 40 кг средств поражения). ВСУ ими по ночам разбирают наши позиции на этих дачах. Она просто все крошит в щебенку», — делится Руднев.
ТОТ САМЫЙ БОЙ
Рассказывая о своем самом страшном бое, он как-то внутренне сжимается — начинает говорить короткими предложениями и смотрит куда-то в пустоту — в прошлое.
«Той ночью поступила команда уничтожить пулеметный дот с „укропами“, и наша группа в четыре человека пошла на штурмовку. Хорошо, что запустили „камикадзе“ и попали. Это такой дрон, что залетел к ним прямо в окно. Этот промежуток времени в три-четыре минуты дал время подойти к ним ближе и закидывать их гранатами. Когда закидали гранатами, предложили им сдаться. Они согласились. Среди них был казах, наемник. Это уже потом командир мне объяснил, когда я окончательно эвакуировался», — отмечает он.
Когда ВСУ поняли, что их пулеметное укрепление пало, они начали обстрел своих же позиций из 120-мм минометов и АГС.
«Пока командир группы и еще один военный товарищ отводили этого наемника-казаха, укропы ударили по своей же позиции. Начали бить с миномета, с АГСа. И у меня на глазах одного из них разорвало минометной миной. Прямое попадание. Просто в клочья, реально в стороны разлетелся кусками мяса и фарша. Как остальные выжили — ума не приложу», — вспоминает Евгений.
ОСКОЛКИ В НОГАХ
Дальше он помнит те события смутно и фрагментарно — первый осколок пробил голеностопный сустав и перебил кости.
«Тут прилетело мне под ноги. Упал, мне было больно просто жутко, думал, мне что-то оторвало. Потом чуть пришел в чувство, начал себя осматривать. Вроде могу идти. Вокруг страшное творится — АГС, минометы. Как вышел — чудо. Смотрю, лежит мой товарищ раненый. Сильное кровотечение, по-видимому, в артерию попало — даже ночью вижу, как блестит у него кровь. Он не может жгут наложить, потому что руки в крови и жгут скользкий. Я помогаю ему наложить жгут, под пояс, под самый верх ноги. Затягиваю этот жгут, и мне как раз второй прилет, в ту самую стопу еще раз. Больно было, конечно, не передать. Но обстрел продолжается, надо выходить, даже обезбол колоть не было времени», — рассказал он.
ПЛЕННЫЙ ПАЛАЧ
Вышел сам, спас товарища, но чего это стоило? После второго ранения он еле становился на ногу. Вылез кое-как на дорогу, где-то шел, где-то полз.
«Слышал укропскую „птичку“ над головой и начал понимать, что не дойти мне эти 50 метров до бетонного погреба, нашей позиции, где мы закрепились. Я начинаю уже от паники кричать, просто орать: „Идите сюда, укропы“. Думаю, если со мной уже все, то я хоть заберу с собой кого-то из фашистов. В общем, каким-то чудом я таки дохожу до первой позиции. Там из группы были еще товарищи, они как раз вязали этого пленного, и вот мы туда по одному человеку эвакуировались», — вспоминает он.
Всего у них остались двое пленных, второй убежал в суматохе обстрела, а третьего разорвало минометной миной.
«Как потом сказал командир, второй пленный — это пулеметчик. Он чистый хохол и успел убежать при обстреле. Два дня он бродил по этим дачам и в конце концов сдался нашим. К своим не пошел. Он, видимо, искал выход к нам, потому что понимал: свои его убьют. Ведь явно „укропы“ хотели перебить всех: и нас, и своих. Казаха потом мы отдали командованию. Был приказ в целости и сохранности привести», — подчеркивает солдат.
Казах оказался непростым.
«Командир группы обработал и поставил в раны тампоны, перевязали, обезболили, и эту ночь я провел более-менее. Единственно — пленный казах раздражал. Такое что-то непонятное: внешность вроде азиатская, а говорит, мол, он — Толя из Челябинска. И лицо у него, конечно, неприятное. Я смотрел ему в глаза, и было одно желание — честно признаюсь — убить его. Потому что он пришел сюда меня убить и моих товарищей. И я вижу по лицу, что это не просто был какой-то там ВСУшничек. Нет, это именно была тварь конченая, наемник. И по глазам вижу: палач такой, именно жесткий. Молодой, здоровый. Его, конечно, связали и, если бы он удумал бы чего учудить, то вальнули бы наемничка без разговоров. Так ему сразу и сказали: „Один сигнал, если ты только сипнешься, то мы тебя сразу пристрелим, так что сидим молча“», — вспоминает Руднев.
ЗАЖИВО ЗАМУРОВАННЫЕ
Следующую ночь, когда пленников уже эвакуировали, провели в этом же подвале и попали под «бабу ягу» — ВСУ вычислили место и никого выпускать не хотели.
«На следующий день не получилось самим эвакуироваться, и мы дотянули, ну, так получилось, до ночи. Прилетела „баба яга“, скинула бомбу и развалила первый этаж, над подвалом. Там такие бетонные заводские плиты были в перекрытии. Наш люк накрыло одной из этих плит. И мы три дня там просидели заваленные. С утра слышим, как подъезжает техника именно к этой даче, минуты через две слышим — кто-то ходит у нас, как по головам. Минут 20-30 они там находились, и мы слышали одиночные выстрелы. Спасибо командиру, у нас была связь, мы это все докладывали. Командир выкидывал „птичку“ мониторить и с АГС начинает простреливать нашу дачу. „Укропы“ ведь могли спокойно накидать нам гранат в подвал», — делится мой собеседник.
На третьи сутки у них не осталось ни капли воды. Двое раненых. Отжимали влагу с гигиенических салфеток и пили.
«Приходилось даже с салфеток влажных эту жидкость высасывать. Какая была, как говорится. Командир сказал, чтобы терпели, мол, сейчас придет товарищ на помощь вам. Да, это было весело, конечно, когда он взорвал над нами этот люк тротиловой шашкой. Нас не то что контузило. Я не знаю, я полруки, наверное, в уши засунул, чтобы не было слышно. Но даже с закрытыми глазами я видел красный свет. Там сантиметров 80 был люк и сантиметров 30 где-то не завалено было. Вот через эту щель мы и вылезли. Через час после взрыва поступила команда от командира на откат, на эвакуацию. У нас было 10 минут, чтобы начать эвакуацию. И я со своими осколками и двумя переломами шел без обезбола, скрипя зубами. И понимал, что раз я выжил, значит так и надо — я дойду все равно, думаю. Поставил себе такую задачу. Пришел к своим, командир руку жмет, улыбается, дескать, молодец, все выжили, все хорошо. И на утро меня эвакуировали», — рассказывает Евгений.
ГОСПИТАЛЬНЫЕ МЫТАРСТВА
Сутки я пролежал в Еленовке. Там поставили дренаж, обработали раны. Потом эвакуировали в Ростов-на-Дону, а оттуда — в Ахтубинск Астраханской области.
«И вот я уже здесь, дома, в Луганске. Мне дали отпуск по ранению. Это уже третий отпуск, нога не заживает. В сентябре делали очередную операцию — появился хронический остеомиелит. Начинаю проходить военную комиссию, надеюсь, не комиссуют. Да, у меня есть жена, пока гражданская, хотим свадьбу сыграть. Семья есть — мама, сестра, племянники, но уходить из армии я не хочу. С „укропами“ еще ничего не закончено», — резюмирует Евгений.
У него еще много проблем, помимо ранения и будущего, но с таким характером Руднев с ними справится.
