ЛуганскИнформЦентр продолжает публикацию воспоминаний о гуманитарной работе известного российского журналиста, члена Академии российского телевидения, участника волонтерского движения Артема Шейнина, приуроченных ко Дню добровольца.
ЧТО СЛОЖНЕЕ?
Кому сложнее — солдату или волонтеру? Понятно, что, конечно, солдату. Ему всегда сложнее, потому что он никуда не уезжает, он всё время там и, как уже говорил, вообще непонятно, когда уедет. А волонтер? Да, он порой рискует, да, несет частично те же бытовые издержки, рискует наехать на мину. И мы знаем волонтеров, которые погибали, подорвавшись или попадая под обстрел. Да, все так.
Но все равно, так или иначе, и волонтер, и военкор, и все остальные — они едут на войну, как написано в одной из самых поразивших меня книг, прочитанных за последнее время, словно с обратным билетом в кармане. Хоть ты военкор, хоть волонтер — это все равно своего рода мост между двумя реальностями.
Да, можно сказать, что в каком-то смысле эмоционально тебе иногда бывает сложнее, потому что ты понимаешь: приехал, отдал, пообщался, провел какое-то время, повидал, если получилось, парней там «на передке», поддержал их морально, передал материальные средства. Но ты знаешь, что уедешь, а они останутся. И самое сложное для меня, честно, — когда ты приезжаешь в боевые и понимаешь, что в следующий твой приезд, даже если он будет через две-три недели или через месяц, ты многих из этих парней уже не увидишь. К сожалению, не только потому, что они в госпитале, но и вообще никогда больше не увидишь.
Для меня лично с некоторых пор, где-то года два назад, стало тяжело фотографироваться. Я завел для себя правило. Я не предлагаю, как раньше: «Так, парни, давайте фотографироваться!» И ты понимаешь, что кто-то фотографируется, потому что им радостно отправить домой фотку с узнаваемым человеком. Но бывает и так, что я вижу: парням это и не так надо, а кто-то и вообще не особо хочет, но, типа, не хочет подставляться. И вот ты фотографируешься, а потом приезжаешь — и этого нет, этого нет, этого нет, этого нет… И я с тех пор завел правило, что фотографируюсь только с теми, кто сам подходит. Тогда я всегда говорю: «Брат, это я должен у тебя спрашивать разрешение сфотографироваться с тобой. Ведь это ты здесь воюешь, а я так — приехал помочь, чем могу». Тяжелая история.
ЧТО ДЕРЖИТ НА ПЛАВУ
Что дает мне силы снова ехать туда? Долг, необходимость. Теперь еще и то, что ты знаешь, что тебя там ждут. Тебя часто просят о конкретной помощи, и еще чаще спрашивают: «Артем Григорьевич, когда к нам? Когда к нам?!» И ты понимаешь, что парни тебя ждут как своего, родного. И ты к ним уже едешь как к своим родным, даже больше, чем друзьям. Ведь на войне это не просто слова «брат», «братство». Я действительно к ним приезжаю как к своим младшим братьям. Некоторые из них и в сыновья мне годятся и даже во внуки, потому что ребят 18-ти, 19-ти и 20-ти лет там хватает, и довольно много.
Меня часто спрашивали — были моменты выгорания? Конечно, бывали. Бывали моменты не просто выгорания, абсолютного, когда у тебя внутри сердце и душа кричат, что все-все-все, не могу больше, нет. И на этом моем внутреннем виртуальном кладбище нет возможности больше людей хоронить.
Вот то, что я про фотки рассказывал. На некоторых фотках осени 2022-го — весны 2023-го, сделанных в некоторых полках, которые под раздачей постоянно были, в живых остался только я. Запрещаю их даже смотреть. Даже архив за эти четыре года и за 3,5 года поездок не могу толком разобрать, потому что буду видеть свое общение с людьми, которых просто больше нет…
Иногда были такие, скажем, случаи: ты приезжаешь, с человеком разговариваешь, снимаешься, едешь в машине, а на следующий день тебе пишут, что на той же дороге, по которой вы ехали, в той же машине он подорвался — его разнесло на кусочки. Не передать, как это пережить — и от того, что там был ты, и от того, что его теперь нет.
Или у меня есть история, которую я смогу рассказать только когда война закончится, или когда я точно буду знать, что его родные уже знают.
Во время поездки на фронт мне написали в Телеграм, просили найти одного бойца, передать ему привет, я нашел его. Я почти уже успевал к нему приехать, но мне сказали, что он вот, прямо буквально через два часа, уходит на задачу. И мы с ним по видеосвязи поговорили… Светлый, очень добрый, хороший человек. Мы с ним поговорили очень по-братски. И, понятно, — не прощались, все эти суеверие соблюли. И тем не менее, этим же вечером мне написали, что при заходе на задачу погиб.
В эти моменты, конечно, ты меняешься и знаешь, что это самое сложное. И все равно это не сравнится с тем, как сложно там парням, как сложно командирам, как сложно всем, кто на фронте. И только от тебя самого зависит, чтобы эта боль, воспроизводясь, по крайней мере стала дистанционной, чтобы она стала виртуальной, чтобы ты в нее не погружался, а просто знал, что она есть. Это тоже тяжело, но это немножко другое. И этот момент, конечно, сложный.
Но мы знаем, как написано в одном хорошем стихотворении: «Это нужно не мертвым, это нужно живым». И ты понимаешь, что едешь к людям, которые живы, которые тебя ждут. Для них твой приезд будет не только полезен из-за того, что ты привез что-то, что им нужно и без чего им будет чуть тяжелее. Они ждут тебя как своего — чтобы пообщаться, получить ответы на вопросы, чтобы что-то объяснить. И иногда мой взгляд человека взрослого, чего-то повидавшего, понимающего их, но все же не погруженного полностью в эту круговерть войны, им помогает. Помогают ответы, советы, размышления и так далее.
И ты едешь туда, держишь себя, иногда зубами себя держишь на плаву, потому что понимаешь — тебя ждут, ты нужен. Этого никому не нужно стесняться.
САМАЯ БОЛЬШАЯ ПОТЕРЯ И САМЫЙ ЯРКИЙ МОМЕНТ
Конечно, самые большие потери — это гибель тех, с кем ты успел не просто познакомиться, сойтись, а подружиться.
С точки зрения волонтерства, наверное, очень осязаемая потеря — не только в человеческом смысле, но и в смысле самой этой гуманитарной деятельности — была для меня ситуация, когда погиб уже второй за время СВО командир второй парашютно-десантной роты моего родного 56-го десантно-штурмового полка. Той самой роты, в которой я служил в Афганистане и в которую я, конечно, с особым чувством всегда приезжал.
С командиром роты Артемом Семенком мы очень быстро сошлись и общались не только когда я приезжал, но и переписывались. Он уже весной 23-го очень серьезно относился к беспилотной теме. Я по его просьбе привез в роту «Mavic 3T» — ночной «мавик» с тепловизором. Артем как раз начал эту тему в роте. У него был боец с позывным «Электроник» — очень толковый, разбирающийся в технике, в электронике, откуда, собственно, и позывной. И как-то раз они вместе с ротным сами уже затеяли делать FPV (дроны First Person View, «вид от первого лица» — прим. ЛИЦ), то есть заказывать составляющие и развивать эту тему. Они нашли каких-то людей, поставщиков, которые все это возили. И первый заказ я им как раз оплатил.
В общем, они весну и лето 2023-го года активно двигались. И прямо у них были грандиозные планы, наработки, и уже они были очень серьезно погружены в тему. Но потом, в конце июля 2023 года, полк перекинули на запорожское направление во время контрнаступления. В августе Артем погиб смертью храбрых, также посмертно награжден званием Героя России, как и Толя Гончар. «Электроник» был ранен, но потом восстановился и сейчас продолжает, как он говорит, дело, начатое ротным. И я тоже чем могу, помогаю.
Да, это одновременно и печальная, и жизнеутверждающая история: Артема уже столько времени нет, а дело, в которое он столько души вложил, — живет. Его двигают и «Электроник», и те ребята в подразделении, где он теперь служит. Помогая им, я вижу, что опыт «Электроника», а в нем — воплощенное предчувствие Артема, живет, движется, развивается. И мне, конечно, очень радостно, что в этом есть и какой-то мой вклад. Такая история — два в одном.
ЧТО СКАЗАТЬ ТЕМ, КТО ХОЧЕТ НАЧАТЬ ПОМОГАТЬ?
Я не представляю себе человека, который сегодня не знает, с чего начать. Но если он все-таки не знает и боится или тем более думает, что его вклад — капля в море, я бы сказал ему, что в общем-то море состоит из капель. И именно это делает море или океан таким сильным.
Мы, конечно, стали более чуткими за это время. Российское общество изменилось в плане готовности к реальной войне.
Я не понимаю, что такое инстаграмная благотворительность, мне не очень понятен этот вопрос, но, конечно, мы стали более чуткими, и разговор тут идет не только про войну и про волонтерство в поддержку фронта. Мне кажется, что война хороших людей делает лучше, а плохих — хуже. Поэтому люди, у которых сердце готово и хочет помочь, получают сейчас намного больше возможностей. И государство, в общем, помогает.
Также думаю, государству и обществу нужно системно работать над тем, чтобы в систему приходило больше людей с таким же настроем — с искренней готовностью служить стране, как те, что сейчас приходят в волонтерское движение. Не бояться инициативы этих людей, не бояться их активно задействовать. И больше быть ориентированным на то, чтобы быть, а не казаться. Чтобы было меньше показухи и меньше, скажем так, нарисованных на стене очагов папы Карло. Поскольку с началом СВО, к сожалению, оказалось, что очень многие красивые очаги, от которых мы ждали тепла, на это не способны.
