Специальная военная операция изменила судьбы тысяч людей. Военные и медики, строители и волонтеры встали плечом к плечу для защиты Русского мира, исторической памяти и культуры. О роли духовенства в этой борьбе, значении слова пастыря в зоне боевых действий, задачах военных священников корреспондент ЛуганскИнформЦентра поговорил с иеерем казачьей разведывательной бригады «Терек» Алексеем Барышевым.
— Стать священником — не самый простой путь и не самый простой выбор. Как Вы пришли к нему?
Я родом из древней казачьей станицы Суворовской, Ставропольский край. Там я родился, крестился и в своем родном станичном храме начал делать первые шаги к служению.
Мне было 13 лет, когда мой друг, соседский парнишка сказал: «Леш, ты же мальчик ответственный, давай ходить в воскресную школу и батюшке помогать в храме?»
Разговор услышала моя мама, и она поддержала, мол, что ты будешь шалтай-болтай по улице. И так потихоньку, шаг за шагом я начал воцерковляться, нести послушание алтарника, понимать всю красоту церкви, богослужения церковного.
Я был таким же простым ребенком, как и остальные. Но от других ребят меня отличало одно: кроме школы, увлечения футболом, у меня было время на храм. И когда мои одноклассники в воскресенье спали дома до обеда, я в это время уже звонил в колокола и участвовал в богослужении. И набирался того колоссального опыта, за который я благодарен своим наставникам, с которыми меня Господь сводил и сводит по сей день.
— Но, насколько я знаю, Вы служили в армии?
Да, после школы в 2010 году я попал под призыв. Вообще военком знал, что я буду поступать в семинарию, а, как известно, в духовных учебных заведениях нет отсрочки от армии. Поэтому он мне сказал: «Вот отслужишь в армии, а потом поступишь в семинарию».
Службу проходил в горном оперативном полку внутренних войск в Чегемском районе Кабардино-Балкарской Республики. Когда услышал, что есть возможность попасть туда, я сказал, что готов. Я вспоминал нападение на город Нальчик в 2005 году, понимал всю ответственность за то место, куда могу попасть на службу. И я ни в коем случае не пожалел. Там я получил опыт, который и здесь, в зоне специальной военной операции, мне очень помогает.
— А не жалеете, что не связали именно с армией свою жизнь, а все-таки ушли в церковь?
Были моменты, когда задавался вопрос, что можно было бы построить карьеру как в армии, так и в священстве. Многие друзья говорили: «Слушай, из тебя получился бы хороший офицер».
Но время расставило все точки над «i», и сейчас я, по сути, сочетаю два служения.
Священник должен быть воином. Он воин Христов. Раньше была традиция, что не рукополагали в священный сан кандидатов, пока те не отслужат в армии. Ведь как может священник рассказывать о быте воина, не побывав именно в тех условиях, не пройдя курс молодого бойца?!
Раньше был институт военного духовенства, когда на каждом корабле, в каждом полку были священнослужители. Сейчас, слава Богу, он восстановился, идет выработка тех стандартов, по которым должно работать военное духовенство.
Его, к сожалению, все еще не хватает в зоне специальной военной операции, но те священники, которые сюда приезжают, — это офицеры с большой буквы.
В 2023 году, перед первой командировкой на СВО я сказал своим родителям: «Я не имею права отказаться, потому что я — офицер в рясе».
— Позывной «Спецназ» о многом говорит…
История этого позывного уходит еще в мои студенческие годы. Я приехал в Ставропольскую духовную семинарию 19-летним юношей после срочной службы. Ребята не служившие расспрашивали, что и как, я объяснял, что служил в оперативном полку. А они стали называть меня «Спецназ», для них это было одно и то же. Ну так и прилипло.
Когда я в апреле 2023 года получил назначение на служение в батальон «Терек», встал вопрос о позывном. Я хотел выбрать либо «Турист», либо «Студент», так как в тот момент учился в светском вузе, получал среднее профессиональное образование именно по специальности «туризм». Но, к сожалению, эти позывные уже были заняты, и я решил взять семинарское прозвище.
— Какая многоплановость — и туризм, и церковное служение. Это допустимо для священника?
Я вам скажу больше. В моем понимании современный священник должен быть не узкой направленности, а смотреть на все 360 градусов. Потому что сейчас наше общество разное, многогранное, и с каждым бойцом нужно находить общие темы для беседы, чтобы его расположить себе.
Приведу один такой случай. Прошлый год. В батальон «Терек» приехало пополнение, ребята были кто из Ставрополя, кто из Дагестана. И один боец ко мне подходит, говорит, что неправославный, и спрашивает, как ему со мной общаться. А тогда был жаркий август, мы ходили в футболках с коротким рукавом. И я смотрю — у этого парня на руке татуировка в красно-синих цветах и надпись «ЦСКА». Я его спрашиваю: «Что, за „коней“ болеешь?» У бойца просто глаза вылезли на лоб, для него неожиданно это было. Но я-то по своему приходскому служению всегда пропагандировал для молодежи именно здоровый образ жизни, для меня было в радость поиграть в футбол. И многих это удивляло — священник играет в футбол. Но ведь я показываю пример.
И вот этот случай с бойцом — болельщиком ЦСКА очень важен: мы на одном языке можем пообщаться, а это располагает бойца к священнику.
— Наша армия многоконфессиональна. Ребята неправославные, представители других религий, с Вами общаются, приходят к Вам?
Да, приходят. Вот буквально месяца полтора-два тому назад у нас был случай. Боец-мусульманин получил ранение, приехал рано утром на эвакуацию и сам ко мне зашел, говорит: «Батюшка, можно с тобой поговорить?» И он более часа делился со мной своими эмоциями.
Потому что священник на специальной военной операции для бойцов является и психологом, человеком, которому можно излить душу, и неважно, кто ты — православный, католик, мусульманин или язычник. У священника можно получить поддержку моральную, и в этом, наверное, главная миссия священника в зоне боевых действий.
Важно быть примером для воинов, не обузой, а помощником для подразделения. Да, мы такие же люди, мы дали присягу на кресте и Святом Евангелии, что будем достойно нести свое служение. Это жертвенное служение ради тех, в случае военных священников — ради наших бойцов, кому нужно помогать.
— Помимо православных священников на СВО есть Ваши коллеги, например, представители исламского духовенства?
Конечно, например, в бригаде «Терек» есть имам, он из Дагестана. Мы с ним всегда на связи, буквально несколько дней назад встречались и обсуждали, как изменился батальон с его приходом. Он несет службу как простой боец, вместе с ребятами выезжает на линию боевого соприкосновения, чтобы и там тоже нести свою службу.
А в батальоне «Каспий» на ПВД (пункте временной дислокации — прим. ЛИЦ) имеются две молитвенные комнаты — для православных и для мусульман. Вообще это такая особенность нашего северокавказского региона: все живут рядом, по соседству и друг друга поддерживают.
— В православных церквях можно заказать отдельную молитву за воинов — как за живых, так и за погибших. А в некоторых отдельно висят списки на ребят с православными именами и отдельно — на ребят с мусульманскими. Любой прихожанин может помолиться за них. Как Вы считаете, эта практика правильная?
Знаете, я вспоминаю слова Алексея Ильича Осипова, известного богослова, нашего современника. Мы, еще будучи молодыми священнослужителями, задали ему такой вопрос: как молиться за иноверцев? И он ответил словами богослужения: молимся за власти и воинство, а власти и воинство бывают не только православными, поэтому мы молимся за все наше Государство Российское — многонациональное, многоконфессиональное — и за всех жителей его.
И когда получаю списки, к сожалению, погибших ребят, я всех указываю. И даже в своей домашней молитве мы имеем полное право помянуть тех ребят, которые пали смертью храбрых. Потому что это защитники, это наша золотая молодежь, неважно какого она возраста и какой веры. Это пример для подрастающего поколения.
— А чем принципиально отличается священник военный от священника, скажем так, работающего в мирных условиях?
У нас своя специфика службы, свои задачи. Самое главное — это простая человеческая беседа с бойцами. Потому что именно священник является тем центром моральной поддержки для наших воинов, которая особенно важна в сложные моменты. Мне однажды бойцы минометной батареи признались: «Батюшка, без твоего благословения как-то боязно ехать на позиции. Вот ты благословишь, и как-то на душе спокойнее становится».
Все-таки у священников, которые находятся на большой земле, как у нас принято говорить, более размеренная жизнь. Богослужение, таинство, треба, которые они совершают у себя в приходах, и выполняют те епархиальные послушания, которые у них имеются.
А военный священник всегда находится в боевом режиме, потому что в любой момент могут поступить те или иные задачи, в любой момент нужно будет куда-то выдвинуться, а мы понимаем, что у нас подразделения разбросаны на большие расстояния, и приходится быть готовым и подстраиваться под те события, которые у нас происходят. Поэтому здесь имеется такая своя специфика службы.
— Что самое сложное для Вас как для военного священника?
Самое сложное — не перегореть и не испугаться. Если я покажу свой страх, то мне в подразделении делать нечего. Важно не расслабляться и держать себя, скажем так, в ежовых рукавицах, быть дисциплинированным. Да, когда домой приедешь, можешь немножко выдохнуть, опять же немного, но быть на связи, потому что в любой момент может так случиться, что хотя бы даже на расстоянии поддержать своим словом ребят. Кроме того, здесь мы имеем право исполнять обряды в любое время дня и ночи — причащать бойцов, крестить.
Я повторюсь: здесь священник должен быть воином. При необходимости он должен дать совет, как-то укротить, на что-то настроить.
— Настроить на что?
Что ты туда идешь защищать. Мне рассказывал один боец из артдивизиона: «Батюшка, сколько я раз бы из своей пушки ни стрелял, я всегда говорил: „Господи, прости им“».
Тут очень важно выслушать, наставить и направить в правильное русло бойца, в каждом случае индивидуально, ведь мы все разные. Кто-то до глубины сердца и души воспринимает это. Кто-то переживает. Для кого-то становится это смыслом жизни, и он этим гордится. Потому что он пришел сюда для того, чтобы выполнить свой долг.
Наша бригада — это добровольцы, они сами добровольно пришли сюда выполнить свой долг перед своим народом.
— Как идет отбор в военные священники, по каким критериям, как их готовят?
Могу сказать, что охотнее всего идут наши пожилые священники. Многие из них, кто уже имеет колоссальный опыт службы, рвутся на передовую. Многие из тех, с кем я встречался, говорят, что если бы не здоровье, которое, к сожалению, уже берет по своим годам, они бы поехали туда. Но есть, конечно, и молодые священники.
Надо понимать, что у нас институт военного духовенства возродился буквально десять лет тому назад. Да, сейчас у нас не хватает священнослужителей на подразделения. На тысяче километров линии боевого соприкосновения трудятся как местные священники, так и священники, которые отправлены от Синодального отдела РПЦ по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами, а также духовенство, которое окормляет казачьи общества.
Не всех священников архиереи отпускают в командировки, понимая, что один, например, многодетный, другой уедет и оставит важный приход, где налажена работа.
Каждый должен быть на своем месте. Если ты в тылу, то ты встречаешь ребят в эшелонах, на железнодорожных станциях, за них молишься, мы тебе присылаем имена наших ребят. То есть ты тоже вносишь свою лепту в нашу общую победу.
— А Вы согласны с тем, что на войне не бывает неверующих?
Да, согласен.
Был у нас в одном из подразделений бригады «Терек» такой случай. Ребята, которые себя представляли как язычники, попали под обстрел, понятно, страшно стало, и они начали кричать: «Господи, помилуй!» Потом спрашивают: что нам теперь делать? Вы живыми остались, да? Ну и слава Богу. Слава Богу за то, что живыми остались.
А вообще, давайте вспомним древнего философа Тертуллиана: душа по своему происхождению — христианка, она тянется к светлому.
И я буду говорить неустанно: самое радостное для ребят, самое светлое и памятное — это причастие на передовой.
— А как Вы считаете, священник в случае необходимости может взять в руки оружие? Должен ли он это делать?
Да, священник и оружие — это острая тема. Каждый из нас останется при своем мнении, что священнику можно. Как говорит апостол Павел, «все мне позволительно, но не все мне полезно, все мне позволительно, но ничто не должно обладать мной».
Я считаю так. Боевые действия даже за полтора года очень сильно поменялись. Если раньше FPV-дроны использовались в первую очередь для разведки, то сейчас это, по сути, боевая единица. Оружие нужно хотя бы для того, чтобы ту же «птичку» сбить. И в этом случае священник не проливает кровь, он спасает жизни своих боевых товарищей.
Но лично я считаю, что навыки даже стрелкового боя для священника очень важны. Потому что мы не знаем, в каких обстоятельствах можем оказаться. Все же меняется у нас очень быстро: сейчас это была зона «зеленой», в один момент стала «красной».
Конечно, в первую очередь оружие священника — это слово, его жизненный пример. А уже после идут все те другие навыки, которыми он овладел, в том числе и в боевой подготовке. Кроме того, священник, на мой взгляд, должен владеть навыками оказания первой медицинской помощи при ранении. Я сам неоднократно обучался этому, потому что это необходимо, это может спасти жизнь как тебе самому, так и ребятам, которые находятся рядом. Я регулярно проверяю состав своей аптечки, что-то обновляю.
Да, я умею владеть стрелковым оружием. Я могу помочь ребятам, подать тот же снаряд. Но я это сделаю тогда, когда будет острая необходимость.
— Вы сами исповедуетесь? Как Вы с себя снимаете напряжение, груз той ответственности, которую на Вас накладывают другие?
В первую очередь я на связи со своим духовником, с которым мы знакомы почти 20 лет. Это тот, кто меня знает именно с самого, скажем так, отрочества, на глазах которого я возрастал, делал свои как успехи, так и, к сожалению, поражения получал, в том числе и по жизни. И у нас обязательное требование — когда ты находишься в отпуске, приехать к духовнику, который назначен правящим архиереем, на исповедь. Это очень важно, есть много таких вопросов духовной жизни, которые нужно обсудить с опытным священником, чтобы было понимание, как мне поступать в той или иной ситуации, чтобы я и дальше достойно выполнял свои обязанности священника воинской бригады.
— Вы видите масштаб бедствия — разрушенные боевыми действиями церкви, храмы. Насколько тяжела ситуация в ЛНР в этом смысле?
Это рана, рана нашего православия, которая еще долгие-долгие годы будет затягиваться после завершения боевых действий. К сожалению, не все храмы мы сможем восстановить.
Но дело не только в этом. Знаете, я замечал по своему опыту: вот подъезд дома, в нем жили люди разных вероисповеданий — православные, католики, мусульмане, сектанты. Но они все жили дружно, пока не началось гонение на все русское, на все то, что связано именно с нашими исконными традициями. И они это прекрасно понимают.
Бывает, ребята привозят с передовой, из разрушенных храмов старинные иконы, привозят со страхом Божиим и с трепетом, они понимают их значимость. Некоторые из этих икон находятся в нашем походном храме Георгия Победоносца. Мы неоднократно передавали иконы в один из храмов Луганской Народной Республики именно для того, чтобы сохранить наше культурное и духовное наследие.
Кроме того, мы передаем новые святыни храмам на воссоединенных территориях. В этом году от Всероссийского Казачьего общества был передан образ Божией Матери в Луганск.
Особую миссию выполняет семья Мажириных — Сергей и Елена — из Новосибирска. Они реставрируют иконы и присылают их сюда. Вот буквально недавно передали в наш походный храм резной образ Спаса Нерукотворного. Говорят, им пришлось учиться и подстраиваться под местный стиль написания икон, потому что он чуть отличается от школы, в которой они работают.
Мы делаем общее дело — сохраняем культурное и духовное наследие. И мне приятно, когда заходишь к ребятам в расположение, смотришь, а у них — икона с передовой. Она древняя, она намоленная. А перед образом лампадка теплится. Это создает такую домашнюю атмосферу, воодушевляет, настраивает.
— А о чем Вы мечтаете, на что надеетесь?
Я надеюсь на то, что наши русские регионы — Одесса, Харьков, Николаев — будут нашими. И прекратится эта вражда с братским народом, Да, много потеряно времени, это рана, которая долго будет затягиваться, долго будет заживать. Но мне хочется, чтобы мы вернулись к братству. Но для этого нам надо все завершить до конца, надо победить.
Хочется просто… мирного неба, чтобы мы смотрели на небо, а над нами летали не дроны смертоносные, а пассажирские самолеты. Чтобы, приезжая в места, где мы не один год пробыли, просто вспоминали: «Слушай, а вот здесь был наш окоп. А вот в этой лесополосе мы скакали, как зайцы, смотря по сторонам, чтобы нас дрон не заметил».
Это будут уже особенные воспоминания. Но до этого еще нужны наши колоссальные усилия.
Во славу Божию!
