Афганская война — это история о том, как Советский Союз, начав войну с одним представлением о своих интересах, в итоге полностью от него отказался и предал сам себя. Об этом известный российский журналист, член Академии российского телевидения, участник волонтерского движения СВО Артем Шейнин заявил ЛуганскИнформЦентру в 46-ю годовщину со дня начала военной операции по вводу советских войск в Афганистан.
ВСТУПЛЕНИЕ В АФГАН
Когда я слышу официальное название памятной даты ввода войск, для меня это исторический рубеж. На тот момент ввод не имел ко мне личного отношения, но позже стал одной из важнейших вех в моей жизни. В тот день началось то, что во многом определило мою дальнейшую судьбу. Для меня это началось в августе 1984-го, но корни — в декабре 1979-го. Эти две даты — несущие стены всей конструкции моей жизни.
Афган вошел в мою жизнь даже раньше, чем официальная дата. В начале декабря мой дед, который меня воспитывал, слушал «вражеские голоса» по приемнику. Мы жили в коммунальной квартире, и я слышал эти передачи сквозь шум глушилок. Голоса со странным акцентом вещали о том, что советские войска вот-вот войдут. Мне было почти 14, я пытался выяснить у деда, что он думает, но он ничего конкретного не говорил. К 8–12 декабря это стало основной темой.
Я был уже достаточно политизированным юношей и следил за историей. Почему-то история о том, что наши войска куда-то могут войти, меня очень зацепила. Так Афган поселился в моей жизни. И когда 24–25 декабря все подтвердилось, для меня это не было неожиданностью. Для меня этот день стал ответом на вопрос: врут или не врут? Я понял, что что-то произошло.
НИЖНЯЯ ПЛАНКА
Самый неочевидный навык из Афганистана, критически важный в последующей жизни — это навык выживания в ситуации, совершенно для этого не подходящей. Афганистан стал нижней планкой понимания того, что такое когда реально плохо и тяжело.
Это понимание потом отразилось во всей моей жизни. После гор зимой, после гор в июле, после немыслимых подъемов с грузом, после воды, которую растягиваешь на трое суток, после вшей… Плюс ежедневная, становящаяся привычкой возможность того, что этот день может стать последним. Ты видишь обстоятельства: мины, обстрелы, засады, обморожения — которые концентрированно выступают поводом для того, чтобы твой путь здесь закончился.
Ты переступаешь порог, привыкаешь жить в этом всем, и у тебя появляется эта планка. После нее все остальные неприятности и трудности жизни не перестают существовать, но ты уже оцениваешь их иначе. Это как автоматическая настройка: «В Афгане было тяжелее».
Каждое «первое» — первый погибший, первый убитый — выставляет тебе внутренние галочки. После них ты уже не будешь прежним. И ты живешь всю следующую жизнь с этим набором галочек, они никуда не деваются. У тебя внутри появляется нижний фильтр для оценки любых трудностей.
УРОК ДЛЯ ЖИЗНИ
Это отразилось на всем. Я поступил в университет через два года после дембеля. У меня не было мысли, что это как-то тяжело и я не справлюсь. Мой красный диплом МГУ — во многом результат вот этой планки. Когда надо что-то выучить, а спать хочется, или надо работать, разгружая вагоны — это воспринимается как естественное положение дел.
В журналистике у меня за монитором висело несколько афганских фоток. Когда накатывало ощущение, что все тяжело, я отклонялся и смотрел на них. Оттуда на меня смотрели пацаны 18-20 лет. Они без слов говорили: «Ты че, братан? Это тебе тяжело? Вот это нам тут тяжело». Ты отклоняешься на 10 сантиметров и понимаешь: да, тяжело, но ты это уже прошел, ты это уже смог.
То же самое в волонтерстве, в поездках в зону СВО. Нет фактора преодоления неизвестного страха. Я уже так жил. Афган заложил в меня на всю жизнь историю, что есть слово «надо» и нет слова «не могу». Война обостряет «надо» и стирает «не могу». И понимание того, что важно не то, куда ты идешь, а кто с тобой идет.
ЯЗЫК ОБЩЕНИЯ С ОБЩЕСТВОМ
Сравнивая с нынешним временем, мы стали честнее. Это вынужденная честность, потому что прозрачность происходящего увеличилась на порядки. Раньше, когда в Афганистане воевал контингент, а возвращающиеся давали подписку о неразглашении, был полный контроль над информацией. Можно было формировать только ту концепцию освещения войны, которая считалась правильной.
Название «интернациональный долг» было пропагандистским клише, но оно отражало изначальный замысел — «помощь».
Сейчас, в век интернета и соцсетей, если ты что-то не рассказываешь честно, это сделают твои противники, еще и приврав. Невозможно поместить события в «звуконепроницаемую колбу». Язык общения государства с обществом вынужден измениться.
Изменился и социальный портрет войны. Афганистан тянули на своих плечах 18-20-летние мальчишки-срочники. Сейчас это часто мобилизованные, люди с семьями, ипотеками, состоявшейся жизнью. Война приобрела другой социальный оттенок, воюет не только армия, но и народ, снова надевший форму. Мы стали честнее, и это в чем-то помогает, а в чем-то нет, потому что информации и вопросов больше.
УЗНАЮ ЛИ Я СЕБЯ
Общаясь с бойцами СВО, я, конечно, в чем-то узнаю себя и своих сослуживцев. Пацаны есть пацаны. Но мы отличаемся идеологически. Мы были продуктом одной понятной системы, одного единомыслия. Сейчас — интернет, куча идей и влияний. Кроме того, тогда это были в основном свободные от обязательств юноши. Сейчас это люди с семьями, детьми, кредитами, со своим сложившимся мнением.
Но когда пространство жизни сужается до поля боя, вся эта шелуха облетает. В экстремальной ситуации различия сглаживаются. Каждый, кто прошел через тяжелые бои, узнаваем. С такими парнями, прошедшими «обжиг», разговариваешь на одном, базовом языке.
ГЛАВНЫЙ УРОК АФГАНИСТАНА
Главный урок Афганистана для России: когда начинаешь дело, вовлекающее сотни тысяч людей, которые будут гибнуть, нужно очень точно понимать, какие глобальные задачи ты решаешь и что это дает национальным интересам страны.
История афганской войны — это история о том, как Советский Союз, начав войну с одним представлением о своих интересах, в итоге полностью от него отказался и развернулся на 180 градусов — он не адаптировался, а предал сам себя. Усвоен ли урок? Это увидим по тому, как будут развиваться события со СВО. Насколько ты готов следовать национальным интересам, ради которых начинал, и не предать самого себя.
Можно меняться и адаптироваться, но нельзя, как после Афганистана, просто отмежеваться от своего прошлого, сделать вид, что «это были какие-то другие люди». Это наносит огромный удар по государству. Я надеюсь и почти уверен, что этот урок усвоен, потому что люди, принимающие решения сегодня — это люди, которые это прожили и видели последствия.
КАК ЧТИТЬ ПАМЯТЬ
Как чтить память о той войне, чтобы это не было формальным ритуалом? Помнить. Пока мы, прошедшие через Афган, живы, мы должны помнить, собираться, общаться, говорить, спорить и не давать замести это под лавку. Говорить о болезненных уроках, как, например, о женевских соглашениях по Афганистану, которые все забыли. Нужно рефлексировать, не отказываться от себя, не предавать память погибших, отвечать себе на непростые вопросы и искать истину.
Что касается конкретно 24–25 декабря — для меня это больше внутреннее, семейное афганское дело. Я даже удивился, ведь подобные интервью обычно берутся под «вывод», потому что для страны гораздо более масштабным событием стал именно вывод войск 15 февраля. Но это уже отдельный разговор.
